У меня сломалась кровать. Ну, как сломалась. Расшаталась рейка в икеевской раскладной кушетке: когда ложишься, она на секунду приподнимается из пазов, стукает, потом всё успокаивается. Читаю на этой кушетке дневники Льва Горнунга. «Свидетель терпеливый». 1923 - 1987. Бытовая жизнь. Мелкие дела. Например, в 1925-м он пишет:

У меня сломалась кровать. Ну, как сломалась. Расшаталась рейка в икеевской раскладной кушетке: когда ложишься, она на секунду приподнимается из пазов, стукает, потом всё успокаивается. Читаю на этой кушетке дневники Льва Горнунга. «Свидетель терпеливый». 1923 - 1987. Бытовая жизнь. Мелкие дела. Например, в 1925-м он пишет:

«Ездил в Подсолнечное. У Нинки болит глаз – весь красный и слезится. Вероятно, запустила. Вместе с ней приехали в Москву и прямо на Арбат к Ченцову. Говорит, что начинается бельмо. Велел ходить каждый день на прижигание».

Нинка – это сестра. Но потом пошли уже знаковые имена: Ахматова, Гумилев, Пастернак, Тарковский.

Гумилева Горнунг не знал. Того расстреляли в 1921. Но именно это и  разбудило Горнунга. (Слово «разбудило» и фамилия на «Г» смотрится иронически, но иронии тут нет никакой). Сперва молодой человек пошел за стихами Гумилева в библиотеку (тогда еще не изымали), потом написал о нем целую подпольную книгу стихов.

Составитель книги Татьяна Нешумова пишет в предисловии: «Об арестах и ссылках люди этого поколения сообщали друг другу шепотом». Поэтому в тексте дневников очень много эвфемизмов: «Антоний Николаевич нездоров». Это значит, что Антоний Николаевич арестован. «Нельдихен выехал из Москвы». Нельдихена выслали после ареста в ссылку.

Лев Владимирович Горнунг прожил долгую жизнь. Родился в 1902, умер в 1993. Несколько эпох. Но детали в дневниках, как понятно, поражают больше всего. В записи за 18.8.1931 читаешь: «Вместе с Александром Леонидовичем я фотографировал из окна квартиры Пастернака на Волхонке храм Христа Спасителя, приготовленный для взрыва. Золото с купола уже снято, и остался только огромный металлический каркас».

Переворачиваешь страницу – «Утром гуляли с Мишей. Шел первый настоящий снег. Обошли Кремль. Видели, как взрывают Христа Спасителя». И там же: «Вечером у Тарковских. Несчастье с Иваном Ивановичем. Дядя тоже болен». Это опять иносказание: Иван Иванович арестован.

Но есть в этих дневниках и комическое (уже задним числом, это понятно: для веселья 20 век был мало оборудован). Например, 23.7.1936: «За чаем вспоминали вчерашнее гадание за ужином. Анне Ахматовой нагадали большой удар в конце жизни и потом сумасшествие, и она сказала, что, когда ей было 17 лет, ей предсказали смерть в тюрьме».

Вывод: не верь гаданиям. Лучшие свои, благополучные годы, Ахматова прожила именно в старости.

… Когда читаешь подряд чужие дневники, всегда охватывает чувство безнадежности. Вот была она, жизнь, вот оставила свой след, вот подробно записана, а вот улетела. Не лучше ли после себя ничего не оставить (я сейчас не про Горнунга – счастье, что эти дневники есть)? Отстоять свою жизнь в очередях, отъездить на трамваях, ничего ни о ком не записывать. А то ближе к концу: умер, умер, умер.

«Скончался Костя Богатырев. Его ударили около двери по голове в конце апреля и проломили голову». «Юрий Аненков умер в середине апреля 74 г.». «Сережа сообщил, что у Муси П. – инсульт, не везло ей в жизни. Ей 80 лет». «Умерла под Нью-Йорком Александра Львовна Толстая 95 лет. Мечтала упокоиться в Ясной Поляне».

И никаких иносказаний. Просто умерли. Никуда «не уехали». Никаких «нездоров». Просто их нет больше.

#{author}Ты лежишь на надтреснувшей кровати (остов еще крепок, как тогда на куполе Храма Христа Спасителя, но золото уже сняли) и почему-то думаешь про Нинку: как там ее глаз? Помогло ли ей тогда прижигание?

Теги:  русская культура , история России , Храм Христа Спасителя